Фото Ксении Смирновой
— «Нарративная», что это значит? Ты им истории рассказываешь?
«Папа постигает нюансы моей работы» — особый жанр.
Мне вспоминается, сколько часов я годы назад потеряла, попав во временную петлю между ответами на «что такое мисфитство» и «а твой блог, он вообще зачем». Стоило мне дать, как мне казалось, вполне удовлетворительный ответ на первый из этих вопросов, второй снова был тут как тут. В этих петлеобразных беседах родился навык отвечать на оба вопроса как минимум восемью разными способами, но с взрослением моя потребность давать длинные ответы и объясняться отпала.
С нарративом вышло лучше. Мне не пришлось произносить весь текст, который я изложу вам ниже. Я просто сказала:
— Нет, рассказывают они. Я слушаю. Я задаю вопросы.
Этого оказалось достаточно. Концепт психологической помощи не совсем чужд папиной картине мира, но я полагаю, что ему до сих пор непросто уложить в голове, как так вышло, что люди готовы платить за это деньги.
У меня такой проблемы нет.
Моё рабочее объяснение сути нарративной практики на сегодняшний день — через литературу. Зачем ходить далеко? Основы основ подхода — «укрепление человека в позиции автора».
Автора.
Начинающие авторы иногда удивляются, что много-много страниц текста волшебным образом не превращаются в роман.
Диплом я писала по Томасу Вулфу, писателю, который «поглощал человечество и извергал лаву» (выражение Брэдбери). Форма была для него вызовом. Но на Тома Вулфа находились свои Максуэлл Перкинс и Элизабет Ноуэлл и Эдвард Эсуэлл — его редакторы.
Нарративный практик похож на скрупулезного и великодушного редактора, который не страдает синдромом бога. Редактора, который, читая черновик, ясно понимает: в этом что-то есть. Не просто что-то, а история. Удивительная, ещё никем не рассказанная так. Это «что-то» может быть оформлено и выражено, но пока она закопана в массе побочных линий, погребена в тонне кусков литературного материала.
Если редактор начнёт путать себя и автора, он погубит книгу.
Но если он ясно понимает, что он — не автор здесь, его задача — помочь извлечь из неуверенного, запутавшегося и часто уставшего начинающего писателя его финальные акценты и правки. Принципиальные вещи. Обсудить это. Вывести на свет. И тут редактор использует вопросы, интерес, внимание на странном: «а почему этот герой здесь?», «вот эта часть — развивает прошлую конструкцию или противопоставляется ей?», «здесь для тебя важно что именно?».
Редактор помогает автору ощутить — возможно, впервые, что он хозяин своего слова и поверить, наконец, что ОН ОДИН способен собрать материал воедино. При помощи его, редактора, но не под его руководством. Редактор учит доверять не страхам, а финальной интуиции автора, он может внести правки, но не произвольно менять текст, согласно собственному вкусу и представлениям.
Ф.С. Фицджеральд, ещё один писатель, работавший с Перкинсом, руководствуясь лучшими побуждениями, написал письмо Вулфу, в том духе, что тот, несомненно, гений, но что его проза избыточна и никуда не годится в таком виде, что Флобер куда выше Золя, и что мастерство писателя определяется умением отбрасывать лишнее и всё в таком духе.
Вулф написал ему:
«Дорогой Скотт, … я настолько ценю Ваш ум и талант, что могу лишь мечтать достичь Вашего уровня, настолько радуюсь Вашим похвалам, что всегда буду стараться их оправдывать, и потому я самым внимательным образом буду прислушиваться к тому, что Вы говорите о моём творчестве.
Я и сейчас пытался так поступить. Я несколько раз перечитывал Ваше письмо, но, увы, не извлек из него никакой пользы. Я так и не понял, что Вы хотели им сказать, чего добивались и какого отклика ожидали от меня. Возможно, во мне говорит упрямство, но никак не обида. Возможно, я ошибаюсь, но по-моему, смысл Вашего письма сводится к тому, что я был бы отличным писателем, если бы писал не так, как пишу».
В жизни мы часто сталкиваемся с тем, что люди заходят с позиции Фицджеральда. Успешного, сильного автора, который считает свой метод универсальным. Но автор автору не указ. Литературный процесс не терпит гомогенности. Некоторые из нас умеют в нужный момент побыть редакторами, большинство слишком недовольно своими произведениями, поэтому пытаются набросать свои писательские стратегии, мимоходом, — и в наши.
Мир не делится на авторов и редакторов, согласно нарративному подходу, авторы — все, а редактор — это дополнение, профессиональная роль для людей вроде меня. Но и мне нужен свежий взгляд на мою «писанину» — я нахожу её в своей личной терапии, в супервизии, а иногда и в совершенно неожиданных местах.
Я верю, что для того, чтобы смотреть в другого, в его творчество, не пытаясь самоутвердиться или вмешать себя, желательно быть достаточно удовлетворенным собой. Не полностью, это невозможно, но достаточно.
Отчасти я пишу публично для разграничения этих ролей. Здесь — место моему авторству и моему голосу. Так я страхую себя от недовыраженности, от того, чтобы вмешивать свои идеи и ментальные позиции в истории людей, с которыми я работаю как редактор. Тем проще мне принимать мир, в котором есть и Фицджеральд, и Вулф, и Флобер, и Золя, и Толстой, и Достоевский. И Тургенев, в конце концов, не одними же дихотомиями описывать мир.
Однажды папа пришёл с новым вопросом:
— Как человек может быть автором, когда он не выбирает столько всего в своей жизни?
Если я что и поняла за годы учений, так это то, что писатели тоже не выбирают всего, особенно — как и о чём писать. Даже если утверждают обратное, они заложники своей личности и судьбы, влияющих на них общественных дискурсов, как и все остальные.
Что совершенно не обесценивает их усилий и не отменяет выборов.
Если вы когда-нибудь пробовали написать эссе или рассказ, то знаете — это не похоже на диктовку. Это мучительная серия выборов, решений, правок, а ещё минуты пронзительного восторга, когда наступает ясность, и минуты безнадёги, когда просто пишешь и надеешься, что во что-то да соберётся.
И оно собирается.
